не хотелось, все и так знали, что у нас за отношения с отцом, ну и как-то тему не поднимали.
Я замолчал, потом, неожиданно, снова заговорил — о стоянии в углу под его неумолчный бубнеж, внезапно уходящий в крик. Самого перетряхнуло. Оля заглянула в глаза, тихо прижала к себе. Мы остановились, не выдержали и начали целоваться. Она отстранилась, хотела что-то сказать, но промолчала. Просто снова прижалась.
Подошедший автобус отвез нас к озеру. Прохладному и почти пустому, может, как раз потому, что уж слишком разителен контраст между иссиня-голубыми его водами и черными — небольшой речушки Волокши метров десять шириной и глубиной совсем невеликой. Мы проезжали ее, — вдоль раскидистых песчаных берегов носилась ребятня, невзирая ни на какие экологические установки, с ними плескалась гурьба молодых людей, да и зрелые мужчины и женщины охотно лезли в воду, прогоняя подальше мысли о нечистотах, вываливаемых с завода. А может просто выходной, и завод на какое-то время переставал гадить, делая речку хотя бы на глаз чистой.
Папа предупредил перед отъездом, что не следует заплывать или нырять глубоко, что озеро карстового происхождения и образовано холодными ключами, бьющими из далеких недр. На середине встречаются омуты, несильные, но холодные, может свести ноги, особенно, в такую жару. По поводу ключей здесь имелись указатели, буйки, спасатели, да и желающих уплыть далече не находилось, зато имелась лодочная станция, кооперативная, конечно. За пятьдесят копеек можно было поплавать час на лодке или велосипеде вдоль и поперек Долгого. Мы же, сбросив одежды, поначалу кинулись в воду вдоль диковатого берега, где плакучие ивы и тальник спускались к самой воде, образуя чуть не мангровые заросли. Это не мои слова, так охарактеризовала берега Оля, когда мы отплыли чуть дальше положенного. Возле нас поплавала спасательная лодка, одним видом напоминая, что дальше нее лучше не соваться, в темные прозрачные на десятки метров глубины, где виделись, если надеть одолженную у солнышка маску и приглядеться — ленивые рыбины, плавающие вроде бы глубоко, а кажется, что рукой подать. Их пытались ловить с лодок, не то своих, не то взятых напрокат на станции, но дело не шибко спорилось. Тишина, для такого дела нужна тишина, а ее на Долгом и в этот ленивый сонный полуденный час не предвиделось.
Оля надела закрытый белый купальник, так эффектно смотрящийся на ней, кожа у нее тоже мраморная, несмотря на попытки загорать. Временами, когда она погружалась в голубые воды полностью, казалось, будто плывет озерная нимфа, ожившая статуя из учебника истории за пятый класс, вздорно встряхивает головой, и снова исчезает под поверхностью воды, мотнув на прощение бело-розовыми пятками. И снова вынырнув, но парой метров дальше или ближе. Я больше смотрел, нежели купался сам. Потом мы взяли водный велосипед, прокатились вдоль берега, Оля все искала кувшинки, но воды оказались чисты, странно, кажется, тут и не должно их быть, впрочем, она не сдавалась и все выискивала белые цветы на белесой воде. Не нашла, после чего мы повернули назад. Перекусили, а заетм двинулись в обратный путь.
Оля большей частью молчала, я первое время старался найти тему для разговора в пути, но безуспешно. Как будто отсутствие кувшинок на Долгом ее растревожило, будто ей было настойчиво необходимо заколоть одну над ухом и вернуться домой в быстро сохнущем купальнике, стянутым на бедрах широким полотенцем. Народ в поселке после двух недель одуряющего жара совсем перестал обращать внимания на нормы приличия и ходил, в чем попало. Встречались люди и в халатах и шлепанцах, натурально, собирающиеся поплескаться со всеми удобствами ванной комнаты. Хотя в самих Шахтах подобные удобства наличествовали далеко не у всех, солнышко уже говорила, что вот им в дом воду провели лет пять назад, уже хорошо, а другим, на соседних просеках, еще нет, ждут уже лет двадцать, с той поры, как поселок начал расстраиваться и в него наконец-то подвели и газ, и свет, и вообще удобства — для домов новых поселенцев. От них удобства уже пошли по всему поселку расходиться волной.
Мы ехали, обнявшись, молчали и чуть не пропустили свою остановку. Хорошо солнышко в последний момент подхватилась и вытащила меня наружу. Вернулись в дом, она отправилась переодеваться, а я, в обществе ее родителей, слушал истории про прошлое и будущее Шахт. Папа все больше напирал на экологию, вспоминая, как в пятидесятые тут пытались добывать антрацит карьерным способом — чуть ветер с севера, дышать становилось невозможно. Конечно, тех, кто пытался жаловаться, тут же пригвождали к позорной доске, мол, не понимаете, что страна восстанавливается после войны, что родине нужно, а вы подрываете устои. Но потом сами поняли, насколько бедны верхние слои, и прекратили. Хотя общество посчитало, что раз сами горняки болеют впятеро чаще, то о них подумали. Вряд ли, заключил папа, у нас о людях думают, либо когда государству совсем плохо, либо когда нужно брать кредит в Европе. Так и при царе было и при генсеках.
Я больше молчал и поддакивал. Потом мама спохватилась, что это они, сидят, разглагольствуют, а так и не спросили, как нам отдохнулось. Я заговорил про ключевую воду, про глубинных рыб и Олин купальник. Она в нем удивительная. Она вообще удивительная. Мама с папой переглянулись. Спросили насчет наших планов.
Они не первый раз спрашивали, но вот сейчас очень захотелось ответить за нас двоих. Потому, верно, я после недолгой паузы, попросил у них родительского согласия. Папа улыбнулся, мама немедленно закивала. Они переглянулись и немедля согласились, заметив при этом, что я для их дочери стану самой подходящей парой. От сердца отлегло.
— Несмотря на любовь к выкройкам, — зачем-то заметил я.
— Наверное, благодаря. Вы же хорошие вещи делаете, папа вон, не снимая, носит.
— Но майка-то куплена нами была тогда на фабрике, а уж потом просто раскрашена…
— Главное, как сделано, — согласился папа.
Я вышел со слегка кружащейся головой и поднялся наверх. Обедать не хотелось, куда больше хотелось увидеть запропастившуюся Олю, рассказать ей все, не таясь, теперь уже можно и…
Она влетела, едва мысль оборвалась. Присела, прожгла меня взглядом, я даже вздрогнул.
— Ты зачем это сделал? — одними губами спросила солнышко. — Почему сразу им? Неужели у меня нельзя сперва спросить? Как это вообще понимать, ты сперва к моим родителям, а меня как будто нет.
— Но, солнышко…
— Оля. Давай без дураков, ты какой-то домострой устроил. Без меня меня решил женить. Папа с мамой конечно, рады, ты им понравился, они еще вчера об этом говорили. Ну, ты это понял сразу, я по глазам вижу, вот и пошел напропалую. А
